сегодня не спалось — выматывающий первый рабочий день вместо ожидаемой бездны сна наградил ее бессонницей, которую она пыталась изгнать переворачиваясь с боку на бок, а порой и пытаясь накрываться подушкой с головой... петуния успела задремать, когда резко проснулась от шума за окном. секунду девушка не шевелилась, прислушиваясь, пока не поняла, что это не приглушенные голоса родителей или сестры, не скрип ветвей под ветром и не случайный проезжающий автомобиль. кто-то окликал лили. протяжно, настойчиво, словно в этом доме могли обитать ещё какие-то загадочные создания, кроме обыкновенных, нормальных людей.

злость поднялась в ней быстрее, чем сознание окончательно проснулось. внутри неё было столько усталости, столько накопившегося раздражения, что ей даже не пришлось раздумывать, прежде чем резко сбросить одеяло. как же ей осточертело это — просыпаться от того, что её сестру зовут в другой, чужой мир, который всегда будет важнее семьи. в комнате было темно, но сквозь тонкие занавески пробивался свет уличного фонаря, размытые полосы его лучей ложились на стену, вкрадчиво ползли по полу. петуния села на кровати, несколько мгновений прислушиваясь к тишине в доме. никто, кроме неё, не проснулся — видимо, к таким вещам здесь давно привыкли. она тихо выдохнула, чувствуя, как раздражение закипает в ней с новой силой. даже во сне лили умудрялась испортить ей вечер. пока петуния поднялась, на ощупь искала халат и накидываоа его на плечи её движения были резкими, отточенными до автоматизма [как всё в её жизни] всё, что она делала, имело цель, имело смысл, в отличие от этой бессмысленной, полной глупых фантазий суеты, которая неизменно тянулась за лили. петуния стиснула зубы и потянулась к окну, отдёргивая ткань так резко, что та зашуршала: внизу, на улице, действительно стоял кто-то незнакомый — фигура находилась в полумраке, но она смогла разглядеть лёгкий наклон головы и отчетливое ожидание в осанке.

не снимая домашних туфель, она прошла через комнату и по лестнице вниз. в этот момент ей хотелось больше всего на свете закурить, но сигареты остались в тайнике под кирпичом во дворе, а выходить наружу означало не только холодный воздух на голых плечах, но и необходимость объяснять, кто она такая, почему здесь, и почему её бесит этот чужак под окном [она уже знала, что ему скажет] её пальцы сжались в кулак, когда она толкнула дверь, и холодный воздух коснулся её лица. в такие моменты петуния мысленно костерила этого п р о с т о г о вернона, что он всё никак не решится сделать ей это дурацкое предложение, и она не съедет наконец-то из этого дурдома. хотя бы пока лили не перестанет просиживать зад со своим «у х а ж е р о м» на родных простынях и не укатится, не умчится через свой портал, в свой чудесный мир фей и гадящих единорогов.

каждый раз, когда тунья злилась из-за сестры, она придумывала новый эпитет этому миру магии, поднимая разделяющую их стену кирпичик за кирпичиком вверх. но сегодня ночью она была не просто зла. она была уставшей. она была той самой фарфоровой чашкой, которую так никто и не склеил золотом, потому что, в конце концов, зачем? время шло, а она по-прежнему оставалась на заднем плане — та, кто не обладала ничем, кроме холодной расчётливости, аккуратно уложенной жизни и тщательно скрытых в уголках памяти надежд, о которых даже думать себе запрещала
— у нас тут не богодельня, — пробормотала она себе под нос, выходя на улицу и уперев руки в бока. но вот подул легкий ветерок и её тонкие пальцы дрогнули, когда она прижала их к ткани халата, сдерживая желание закутаться потеплее. сейчас она прекрасно знала, каким взглядом на неё посмотрят и знала, что он скажет. так, же, как она знала, что он уйдёт, как только поймёт, что здесь не найдёт того, кого искал... и всё же её взгляд приковался к незнакомцу, что на мгновение она забыла, что должна злиться — его осанка, его выражение лица… оно было знакомым — петуния до боли хорошо знала этот взгляд: она видела его в глазах лили, в глазах тех, кто жил другой жизнью, полной магии, приключений, значимости... она даже знала, как он звучит: ты всего лишь маггла. её пальцы рефлекторно сжались и она отвернулась первой — она не собиралась позволить кому-то вроде него сделать её день еще хуже. как и не собиралась стоять здесь и чувствовать себя той, кого снова обошли стороной. будь у неё хотя бы капля честности, она бы признала — когда-то она мечтала о жизни, полной волшебства, новых открытий, захватывающих приключений...

у госта колено начинает чесаться, когда роуч попадает в область обнаружения. эта область глазами лейтенанта выглядит как самый важный радар с самым угрожающим звуком оповещения, с каждым разом она становится только больше, и зависит скорость увеличения этой самой области от прямого контакта с целью. чем чаще роуч шутит о нем, чем чаще не попадает в красное в окружении девяти под тяжелым призрачным взглядом, чем чаще крадет и прячет личные вещи райли, все быстрее склоняясь к одежде — она ему даже не по размеру, но оверсайз, вроде, нынче в моде. и чем чаще роуч обращает внимание на госта, когда в четырех стенах более никого не наблюдается. ему совсем не привыкать, когда из подобной комнаты выходит последний — лейтенанту не нужно лишнее внимание, иначе ситуация до оскала стиснутыми зубами начинает его напрягать.
но тараканы  всегда остаются там, где можно вкусно перекусить. роуча не прогонишь даже тапком, прибитым изолентой к си четыре.

теперь колено покрывается зудом и заставляет обратить внимание. настолько жестко, что гоуст кладет ручку на стол и пытается от дискомфорта избавиться усилиями всех пяти пальцев — он чешет и бесконтрольно замирает в дыхании, бросая весь свой «нюх» в слуховые каналы — роуча услышать тяжело, но даже тараканьи лапки в глухой тишине для госта превращаются в барабанную дробь. и он слышит это. и замирает все больше. как будто ежесекундно загружая в мозги поправки перед самым важным выстрелом.
гост еле усмехается, поддав жару в уже приросшую вторую тканевую кожу, и умудрившись дать оценку настроенности сержанта по одним лишь шагам.
колено все же не подводит. с роучом никогда.

в тихие времена в стенах базы начинается самое страшное и смутное время — бумажная бюрократия. бесконечное заполнение форм и отчетов набрасывает на госта мысли убогие и извращенные: пусть каждый день в мире будет неладно, пусть каждую долю секунды в нем будут нуждаться где-то еще. он сутулой собакой с тяжелой грацией удирает и скользит по всем углам, когда через третьих лиц слышит, что соуп его обязательно и срочно ищет. гост убегает, а соуп находит. и забрасывает ворохом тошнотворной бумаги, которую просит за него заполнить. скулить уже не приходится, все равно не поможет. приказы, к великому его сожалению, исполняются без оговорок не только в рабочих полях.
гост пришел со своей макулатурой в комнату отдыха, потому что только здесь в данное время это можно было сделать спокойно и без отвлекающих маневров — хотелось закончить быстрее и заняться более важными, не разъедающими по крупинке мозги делами. он вникал и почти без слез плакал, трудно справляясь с мерно зреющим раздражением, когда что-то пропускал или в конце вынужденно делал поправку, из-за которой соуп обязательно попросит все заполнить снова. подписи капитана стояли на девственно чистых листах, что толкало на мысли недобрые. когда-нибудь гост отомстит за нечестно переданную ему даже не его работу. отомстит и не подавится.

роуч умело переключает передачи в гостовской менталочке, появляясь в дверном проеме с непринужденной легкостью. саймон действительно топил на четвертой, пока гари не сбросил все до почти нейтральной. гост расслабляется и ведет забитыми плечами, разминая, старается уже поджечь взглядом этот сучий листок бумаги у себя в руках. когда-нибудь он обязательно научится даже этому.

— уже проведена, и я не досчитался одной. будет очень неловко, если я найду ее у тебя, правда? — гост продолжает зрительно уделять больше внимания каким-то документам, впрочем, мысленно уже давно переключив все свое сознание на объект, что сидит теперь довольно близко в пустующей огромной комнате по правое плечо — объект живой и до черта настырный.
— а в карты... хм, не боишься проиграть последние штаны? — ладно, гост признает и даже готов прогибаться — бумаги подождут. теперь все может подождать.
он откладывает заполненную готовую стопку куда-то в ящик стола, а сверху кладет листок с огромной подписью «для капитана мактавиша», где внизу маленьким шрифтом мелькает постскриптум «желаю вам расстройство желудка каждую ночь, сэр». из все того же ящика выуживает потрепанную колоду карт, пытаясь припомнить, с каким счетом они выходили из-за стола в последнее время. от этой памяти зависели и ставки — у госта все же настрой скверный и с легким оттенком желания воздать и успокоиться. пусть даже это будет роуч, который просто попал под горячее.
— во что играем? на что играем? — он, наконец, почти не вставая, разворачивает стул по направлению к гари и впервые встречается с этим щенячьим взглядом, что жаждет коротать время с плодотворным интересом. с гостом обычно игра сводится к банальному — темы личного характера и конечно же его лица каждому новому сержанту нисколько не дают покоя. но саймон позволяет и продолжает играть с этими ставками, лишь подогревая крепкий интерес.